Далее, чтобы не утомлять читателя иностранным языком, приведу уже перевод.
- Мы приехали из Zaslavl.
- С какой целью?
- Нашему, сто семьдесят третьему отдельному сапёрному батальону приказали привести в порядок Старую Дорогу (шоссе Молодечно–Минск). Местные жители сообщили, что здесь мы можем достать Terpentin (Тотен не знал этого слова, но я, как химик–органик по первому образованию, знал.) Он нам нужен для покраски. Лейтенант Баер, он ехал в первой машине, для охраны взял с собой всё наше отделение. Мы также должны были установить возможность использования этой Teerbrennerei (переводчик тоже не знал значения этого слова, но по пометке на карте я понял, что это, скорее всего, «смолокурня») для нужд вермахта.
- Когда в части ожидают вашего возвращения?
- Не раньше восемнадцати ноль ноль. — Я бросил взгляд на часы, стрелки показывали половину первого.
- Какие ваши подразделения находятся в командировках? — я поймал вопросительный взгляд командира и сделал ему успокаивающий жест рукой. Мол, «всё в порядке».
- Господин офицер, я всего лишь солдат… — казалось, что этот долговязый немец сейчас заплачет.
- Sie lugen! Antworten! — гаркнул я
Немец вздрогнул и продолжил:
- Я не знаю, господин офицер, я, правда, не знаю! Я только слышал от приятеля из второго взвода, что завтра они должны поехать в посёлок Боубли, чтобы подлатать там мост. Он говорил, что его немного повредили во время наступления — местами сожгли настил. И ещё, что они там будут осматривать бетонные укрепления русских.
Я бросил выразительный взгляд на Фермера.
- Как зовут командира этого взвода?
- Обер–лейтенант Бронски.
Повернувшись к командиру, я спросил,
- Саш, вы ещё его потеребите, а то я что–то подустал, да и в деревню собираться надо, за жрачкой.
- Да, конечно, иди. Неплохо у тебя вышло для первого раза.
На дворе Саня–Два заканчивал доделывать фугасы. Увидев меня, он махнул рукой, подзывая.
- Тоша, ну как там?
- Всё путём. Раскололся. Но вот связанных бить не могу, не моё это.
- «Надо, Федя. Надо!» — процитировал Бродяга старую комедию
- Да знаю, что надо, но воротит. Но я его и так уболтал. Да, чуть не забыл, как ты думаешь, в чём мне в деревню пойти? Во «флеке», я думаю, не стоит.
- Точно, не стоит. О, я, когда с рацией возился, на чердаке хламиду холщовую нашел. Она немного смолой заляпана, так я думал, как растопку использовать. Сходи, возьми.
В сарае я встретил Люка, который, следуя старому солдатскому правилу, отдыхал — пока можно.
- Ну что там? — поинтересовался он.
- Немца разговорили.
- И что сказал интересного?
- До вечера их не хватятся.
- Эт хорошо. Эт приятно. Работать когда будем?
- Я думаю, вечерком. Сначала с окруженцами вопрос решить нужно.
- А чего там решать. Их обучить мальца, и в бой.
- Не всё так просто. Они по уставу партизанить могут только в самых–рассамых случаях.
- Дикие люди — дети гор! — определённо мои друзья — большие поклонники Гайдая.
- А ты что делать собираешься? — продолжил Люк.
- В деревню с Казачиной пойдём. За хавчиком. Вот только на что менять — ума не приложу.
- А на это! — В руках у Люка появились наручные часы.
- Откуда дровишки?
- Да ещё вчера, когда тех немцев прятал — с документами отжал. Не с Джи–Шоком же на руке рассекать.
- Верно. Угости сигаретой, я свои в штабе оставил.
Мы покурили Саниного «Беломора». Не удивляйтесь, он всегда его на выезды берёт. Привычка такая у человека.
- Ты как себя чувствуешь? — вдруг спросил Люк. — Не кошмарит?
- Нет. А что, должно?
- Вообще–то да… У нас с Сашками всё–таки опыт какой–никакой есть, а вот вы…
- Знаешь, Саня… Если честно, я пока не очень въехал. Иной раз мозгом понимаю, что это не игра ни разу, а вот не страшно пока. И немцы, зарезанные ночью пока не приходили.
- Повезло. Мне мой первый дух года три снился… Ну, поживём — увидим.
Потом я искал «хламиду». Нашёл. Да, если это — «немного смолой запачкано», то я — Дэн Сяо Пин. Ну, ничего, издалека за крестьянина сойду. Поменяв куртку на это «нечто», я задумался о штанах. Мои понтовые «немецко–спецурные» брюки плохо гармонировали с остальным нарядом. О, есть идея! У меня в бауле треники лежат. «Пумовские», темно–синие. Так, и ботинки на кроссовки махнуть надо.
Когда я вышел из радиосарая и направился к «штабу», где лежали мои баул и рюкзак, меня перехватил экс–майор.
- Товарищ старший лейтенант, можно вас на минуту.
- Да, слушаю вас, Вячеслав Сергеевич.
Он удивлённо поднял брови, видимо, не ожидал, что я запомнил его имя–отчество.
- Товарищ старший лейтенант, можно мне с вами остаться?
- В смысле?
- Лейтенант Сотников провёл с нами беседу. Он предлагает идти на прорыв. Говорит, что устав обязывает.
- Ну, так идите, я что, вам запрещаю?
- Я хотел бы остаться с вашей группой.
- Почему?
- Видите ли, товарищ старший лейтенант…
- А давайте без козыряния, лады?
- Видите ли, Антон Олегович, я в армии — всю жизнь. Но то, что я увидел этим утром, меня очень удивило. Не перебивайте меня, пожалуйста. Поймите, мы готовились к войне много лет. И что, спросите вы? А вот то! Две недели — и Минск сдали. По моим расчетам, немцы уже должны к Смоленску подходить. Я видел, как мы воевали. Да, героизм, да стойкость. На наших глазах батальон шестьдесят четвёртой дивизии в контратаку ходил. Их подняли на пулемёты на трехстах метрах. Так они и ста шагов не пробежали — немцы половину выкосили. А вечером они снова в атаку пошли. И снова с большого расстояния в полный рост. А как рядовые стреляют, я знаю не понаслышке да и вы, я думаю, тоже.
А то, что вы сегодня мне с утра показали — это что–то невероятное. Три человека за минуту расправились с отделением! Я лежал с остальными за брёвнами, так они по разу из винтовок пальнули, да и то, когда вы уже всё закончили. Вы воевать умеете! И я хочу воевать вместе с вами!