Когда заскрипел засов двери, я стоял примерно в метре от выхода, всем своим видом демонстрируя смирение и готовность к сотрудничеству.
Как я и думал, первым в проём заглянул «радушный» хозяин:
- А ну! Вылазь, сволота.
- А? Что?
- Вылазь, говорю!
- Да–да, конечно…
Что происходит внутри сарая, этот гад видеть не мог, так как яркое солнце, уже сильно склонившееся к западу, било ему в глаза.
- Вы поесть принесли?
- Ща тебя покормят, убогий! А ну вылазь, кому сказал.
Потирая правую щёку, я выбрался на улицу. Немцы стояли равнобедренным треугольником, основанием которого служил сарай. Продолжая изображать студента консерватории, заблудившегося в славном городе Люберцы году этак в 86–ом, я сделал пару неуверенных шагов по направлению к воротам.
- Ком, ком, — подбодрил меня низкорослый унтер, стоящий слева от меня.
«Так, у всех троих — автоматы. Ну да, это же жандармерия, им положено. Ух, ты!» — это я заметил, что у немца, стоявшего точно напротив сарая, на плече висит ППД.
У меня за спиной раздались вопли куркуля:
- А ну следующий вылазь! — орал он как потерпевший, вглядываясь в полумрак сарай.
И тут я оступился. Точнее, так показалось немцам. На самом деле я, хитро подвернув стопу, начал «падать» в направлении того фрица, что стоял с нашим автоматом. При правильном исполнении этого трюка у жертвы должно создаться впечатление, что я упаду плашмя. Вполне естественно, что «фриц» сопроводил предполагаемую траекторию моего падения стволом автомата.
Я же, оттолкнувшись ногами и сгруппировавшись в воздухе, сделал длинный кувырок, и, крикнув «Бей!», оказался слева и чуть позади немца. Вставая, я развернулся. Моя правая ладонь подбила локоть одноимённой руки противника, ещё больше направляя ствол пистолета–пулемета в землю, а левая, в которой была зажата деревянная «заноза», совершила рубящее движение сверху вниз. Берёзовый «кинжал» вошел в основание шеи фашиста сантиметров на пять, не меньше.
Из сарая раздался воющий крик куркуля и сдвоенный выстрел гладкостволки.
Двое немцев оказались в положении буриданова осла. Провожая меня взглядами (и стволами), они невольно отвлеклись от сарая, но вбитая войной привычка реагировать на стрельбу, сработала против них. Когда «кулацкий недобиток», получив ножом в пах, саданул от боли из обоих стволов куда–то в полумрак сарая, оба фельджандарма присели и повернулись в сторону хорошо знакомой угрозы. Это позволило мне сдернуть ППД с плеча «моего» клиента, и, уперевшись ему в спину, толкнуть дергающуюся тушку на того из немцев, что стоял справа от входа. Уж что–что, а толкать я умею. По странному стечению обстоятельств, в зале, где я иногда провожу вечера, физически развивая подрастающее поколение, я — самый лёгкий. А, когда три раза в неделю кидаешь и толкаешь молодых людей, превосходящих тебя массой килограммов на 20–25, это весьма способствует выработке правильной техники. Немец пролетел два метра и обрушился на своего ещё живого сослуживца. Пока они барахтались на земле, я успел передёрнуть затвор «дегтярёва» и короткой очередью срезать последнего стоящего на ногах «фрица».
Из двери, подобно маленькому самуму, вылетел пехотный сержант — как раз вовремя, чтобы увидеть как я, вскинув к плечу ППД, двумя короткими очередями довершаю разгром противника.
Осознав, что пока мне помощь не требуется, он развернулся и врезал палкой по затылку стоящему на коленях «кулаку». Воющие причитания стихли, и вражина повалился ничком.
- Товарищи бойцы, выходите. — Сказал я в сторону сарая.
Тут мой взгляд упал на молодого парня, пытающегося спрятаться за поленицей, что стояла в глубине двора. Проанализировав ситуацию, я понял кто это:
- Семён, куда это ты собрался?
Парень замер, и скосил глаза в мою сторону.
- Иди ка, мой сладкий, сюда, — ласково–угрожающе позвал я его.
Из сарая показались окруженцы, несущие на руках лейтенанта–гэбэшника.
- Бойцы, сажайте товарища лейтенанта в коляску. Сержант, да брось ты палку то! Вон автомат лежит.
Пехотинец быстро бросил бесполезный уже кол и метнулся к застреленному мной немцу. Я же принялся освобождать тела «сладкой парочки» от оружия, амуниции и документов. Пока я, сидя на корточках, обшаривал карманы жандармов, сержант вооружился и подошёл ко мне:
- Товарищ… — он замялся.
- Старший лейтенант госбезопасности. — Помог я ему.
Брови у сержанта взлетели вверх, а рот слегка приоткрылся.
- Тов–варищ старший лейтенант…
- Потом, сержант, потом. Пока давайте быстро к воротам — и покараульте там. А то, не ровён час, ещё немцы на стрельбу подтянутся. Да, и приклад у автомата откиньте — так стрелять удобнее.
Увидев, что бойцы уже усадили лейтенанта в коляску, я подозвал их к себе.
- Так, вот оружие для вас, — сказал я, протягивая МП, тому, у которого была обожжена шея. — И, давайте вместе с этим кулацким подручным — я кивнул в сторону Семёна, молча стоявшего чуть в стороне, — за продуктами. Тащите всё, что найдёте.
- А мне оружие дадите? — спросил тот, что с подбитым глазом.
- У хозяина нашего двустволку возьмите. Патроны — в карманах, скорее всего. Как возьмёте — идите на помощь к товарищу сержанту. Ясно?
- Да, разрешите выполнять!
- Выполняйте.
Мне хотелось, конечно, покопаться в барахле загадочного куркуля, но времени было мало, а проблем — много. Поэтому я не поддался жажде наживы, а пошёл пообщаться с «коллегой». Тот сидел в коляске, и вид имел крайне бледный.
- Ну что, товарищ лейтенант, как самочувствие?
- Гад этот, по голове врезал. Кулаком. Блевать хочу — сил нет.